От охотников-собирателей к аграрной революции
Наши далекие предки жили в полной зависимости от природы, собирая съедобные растения и охотясь на диких животных. Они использовали только те материалы, которые могли найти вокруг себя: дерево, камень, шкуры животных. Огонь позволял немного обрабатывать эти материалы, но о фундаментальном преобразовании речи не шло.
Кочевой образ жизни вынуждал ограничивать имущество тем, что можно унести с собой. До появления одомашненных животных около 10 000 лет назад, единственным источником энергии были собственные мышцы. Выбор места жительства определялся наличием пищи – когда ресурсы истощались, племя двигалось дальше.
Разделение труда было минимальным: охота, собирательство, изготовление простейших орудий. Социальные контакты ограничивались родным племенем. При изменении климата или других условий окружающей среды, люди могли только реагировать, но не предвидеть или контролировать эти изменения. Не было никаких способов профилактики болезней, даже элементарной гигиены вроде мытья рук.
Люди того времени были не менее умны и храбры, чем мы с вами. Они прилагали все усилия, чтобы выжить и улучшить свою жизнь. Но их возможности были крайне ограничены – они могли создать лишь крошечный анклав в огромном и неподвластном им мире.
Переход к сельскому хозяйству и оседлому образу жизни около 10 000 лет назад стал огромным скачком в расширении человеческих возможностей. Впервые люди стали есть не то, что нашли в лесу или поймали на охоте, а то, что сами вырастили. Появилась возможность выбирать место жительства и строить постоянные дома, вкладывая силы в долгосрочное обустройство.
Однако первые земледельцы, вероятно, работали тяжелее охотников-собирателей и имели худшее питание, о чем свидетельствует уменьшение среднего роста. Некоторые исследователи даже называют переход к сельскому хозяйству “худшей ошибкой” в истории человечества. Но, скорее всего, охотники-собиратели были вынуждены перейти к земледелию из-за обстоятельств, неподвластных их контролю – роста численности населения или изменения климата.
Называть это ошибкой – значит смотреть на ситуацию с современной точки зрения. У примитивных народов не было возможности осознанно направлять развитие своих обществ или даже понять, что происходят столь масштабные изменения. Это еще раз подчеркивает, насколько ограниченными были возможности охотников-собирателей – даже если им нравился их образ жизни, они не могли его сохранить при изменении внешних условий.
Расцвет цивилизации и новые возможности
Те, кто решил перейти к оседлому образу жизни, заложили фундамент для гораздо более мощной цивилизации. Постоянные поселения позволили накапливать имущество, в том числе тяжелые предметы, которые невозможно было носить с собой. И самое главное, появилась возможность строить большие печи, способные генерировать интенсивное тепло, необходимое для трансформации материалов: выплавки металлов, выдувания стекла, обжига глины и известняка.
Человечество сделало огромный скачок, выйдя за пределы использования дерева, камня и других природных материалов. Мы научились создавать новые материалы, которые значительно расширили наши возможности: металл позволил создавать новые виды инструментов, стекло и керамика – новые способы хранения пищи, цемент и кирпич – новые методы строительства.
Мы начали использовать энергию, выходящую за рамки наших мышц: ветер, воду, животных. Мы научились направлять и усиливать эту энергию с помощью шестерен, рычагов, блоков и винтов. Это открыло новые способы молоть зерно, пилить древесину, поднимать камни и балки – как для облегчения труда, так и для увеличения нашей силы.
С новыми материалами и источниками энергии мы начали преобразовывать найденный нами мир в новый, отчетливо человеческий мир. Мы вспахивали поля, мостили дороги, перегораживали реки. Мы строили города, полные домов, магазинов, дворцов и храмов. Мы соединили континенты с помощью огромных кораблей, пересекающими океаны, что привело к глобальному перераспределению сельскохозяйственных культур, домашнего скота и людей.
В этом новом мире открылся гораздо более широкий спектр профессий. Хотя большинство работников все еще трудились в полях, некоторые могли специализироваться на ремеслах: кузнечном деле, ткачестве, гончарном деле, плотницком ремесле. Некоторые становились торговцами или моряками и путешествовали по миру. Очень немногие привилегированные люди могли даже посвятить себя знаниям, праву, искусству или религии.
К этому времени человечество уже намного превзошло любой другой вид; наше господство над природой было беспрецедентным. И все же, по сегодняшним меркам, эти люди все еще были беспомощны.
Уязвимость перед природой и случайностью
Каждое человеческое начинание было уязвимо перед случайными потрясениями и неудачами. Сельское хозяйство могло потерпеть неудачу из-за засухи, заморозков, болезней растений или вредителей. Даже в лучших обстоятельствах производительность была очень низкой: около 1000 кг зернового эквивалента на одного работника в год, едва хватало, чтобы прокормить самого работника и его семью. С небольшим избытком и малой способностью сохранять его для трудных времен или транспортировать для помощи пострадавшим регионам, голод был обычным явлением.
Производственные процессы были переменчивыми и непредсказуемыми. Кузнец не мог установить точную температуру в своей печи, потому что у него не было термометра, да и само понятие температуры, позволяющее какую-либо точность, отсутствовало. Руда, которую он загружал в эту печь, содержала примеси из природы, но у него не было способа проверить их, ни научных знаний, чтобы их идентифицировать. Даже в 1800-х годах от управляющих доменными печами ожидалось, что они будут чувствовать свои печи и управлять ими по инстинкту. Готовые изделия, от подков до котельных плит, изготавливались вручную, между молотом и наковальней или ручными вальцами, и не могли иметь большей точности, чем могли обеспечить рука и глаз.
Все формы транспорта зависели от капризов погоды. Корабли плыли милостью ветра и не могли двигаться, если он переставал дуть. Способность ориентироваться в открытом океане не была широко распространена; большинство торговых путешествий держались берега или следовали по нескольким известным маршрутам, следуя сезонным муссонным ветрам. Путешествие по суше было еще хуже: медленное, трудное и дорогое; через ландшафт, полный гор, рек, каньонов и других непреодолимых препятствий. Штормы могли вызвать кораблекрушение; дождь мог превратить грунтовые дороги в грязь; снег мог заблокировать горный перевал на всю зиму.
Использование энергии также зависело от случайностей. Ветряные мельницы работают только когда дует ветер. Водяная энергия ограничивалась речными участками и прекращалась, когда река мелела или замерзала зимой. Ни то, ни другое нельзя было накопить, транспортировать или масштабировать: их нужно было использовать там, где и когда они есть. Для отопления и освещения мы также использовали найденные источники энергии: дерево и уголь, жиры и масла, солому, хворост, даже навоз животных – все, что было вокруг и могло гореть. С небольшой возможностью очистить наше топливо, оно выделяло едкий дым, который повреждал глаза и легкие.
Беспомощность перед болезнями и стихийными бедствиями
Болезни были повсеместны. Эпидемии усугублялись плотными городскими популяциями и близостью людей к домашнему скоту. Контроль над болезнями ограничивался очень грубыми мерами, такими как карантин, и несколькими неэффективными методами лечения, такими как хинин от малярии. Когда разразилась чума, люди обратились к молитве и покаянию. Больные даже не имели знаний или возможности не заражать своих самых близких любимых.
Беспомощность была такой чертой человеческого состояния, что ее считали правильным и естественным порядком вещей. В 1722 году, когда инокуляция от оспы (предшественник вакцинации) набирала популярность на Западе, один лондонский священник яростно проповедовал против нее. Болезнь, утверждал он, была послана Богом – “либо для испытания нашей веры, либо для наказания за наши грехи”. В любом случае, только Бог имел право посылать болезни и даже устраивать “самые мельчайшие обстоятельства жизни”.
Это доверие к мудрости божественного провидения распространялось даже на стихийные бедствия. Когда в 1755 году сильное землетрясение и цунами обрушились на Лиссабон, убив десятки тысяч человек и разрушив большую часть города, комментаторы изо всех сил старались оправдать это злодеяние и оправдать своего Бога. Некоторые называли это наказанием за нечестивый образ жизни жителей Лиссабона. Протестанты говорили, что это было направлено против католиков за проведение инквизиции. Руссо даже обвинил в разрушении людей за то, что они решили строить высокие здания в плотных городских центрах.
Этот фатализм постепенно разрушался рациональностью Просвещения и материальным прогрессом. Мы смягчили разрушения от землетрясений не отказом от городов, а изучением сейсмологии и строительной инженерии, а затем проектированием сейсмостойких зданий. Когда сегодня происходят катастрофы, от пандемий до финансовых кризисов, мы не приписываем их Провидению; мы называем их неудачами политики и руководства. Мы больше не считаем случайные события неконтролируемыми – мы настаиваем на их контроле.
Современный мир – беспрецедентный контроль
Теперь мы достигли беспрецедентного уровня контроля над нашим миром. И сельское хозяйство, и производство теперь стабильны и надежны. С ирригацией мы больше не зависим от дождя; с пестицидами и гербицидами мы отражаем атаки природы. С химическим анализом и компьютеризированным оборудованием мы обрабатываем сырье из любого источника, любого состава, и производим чистые, постоянные сплавы, состав которых измеряется до сотых долей процента. И мы создали не только изобилие, но и невероятное разнообразие: наши супермаркеты заполнены десятками вкусов каждого продукта, от хлопьев до соуса для пасты; наши торговые центры – рай материальных благ, удовлетворяющих каждую индивидуальную потребность, стиль и вкус.
Мы научились использовать энергию. Изобретение двигателя позволило нам преобразовывать топливо в движение, разрывая нашу зависимость от непостоянных источников энергии, таких как ветер и вода. Использование энергии стало надежным и масштабируемым; мы могли развертывать ее в любое время, в любом месте.
Ускорение материального прогресса всегда беспокоило критиков, которые опасались, что мы не сможем поспеть за темпами изменений. Американский социолог и футуролог Элвин Тоффлер в своем эссе 1965 года, в котором был введен термин “шок будущего”, писал:
“Я считаю, что большинство людей, живущих сегодня, будут все больше терять ориентацию и, следовательно, все больше терять способность рационально взаимодействовать с окружающей средой. … Изменения обрушиваются на наши головы лавиной, и большинство людей совершенно не готовы с ними справиться… Такие масштабные изменения, происходящие с возрастающей скоростью, дезориентируют, собьют с толку и раздавят многих людей”.
Не рабство, а освобождение
Тоффлер и его единомышленники тревожились, что с ускорением прогресса мир выскользнет из наших рук. Но, как мы только что убедились, исторический тренд прямо противоположен: мир действительно меняется все стремительнее, но мы становимся всё искуснее в обращении с переменами.
Мы лучше понимаем изменения благодаря научным теориям, измерительным приборам, системам мониторинга и глобальным коммуникациям. Мы эффективнее реагируем на них благодаря технологиям, богатству и инфраструктуре, особенно производственной и транспортной. И мы можем лучше координировать эти реакции через корпорации, рынки, правительства и нормы международного сотрудничества.
Перемены ускоряются с самого каменного века, но мы гораздо лучше справляемся с изменениями в нашем стремительном мире, чем племенные охотники-собиратели, императоры бронзового века или средневековые короли могли справиться с переменами даже в их относительно неторопливых эпохах. Все эти общества сталкивались с экзистенциальным риском от таких простых факторов, как изменение климата или новый патоген: голод, чума или война могли вызвать и вызывали крах цивилизаций.
Другие критики опасались, что поскольку технологии отличны от нас самих, прогресс, следовательно, ослабляет нас и делает зависимыми от чуждого объекта или даже порабощает нас нашими же машинами. Ещё в 1863 году Сэмюэл Батлер предостерегал:
“День за днём… машины берут над нами верх; день за днём мы становимся всё более подчиненными им; всё больше людей ежедневно превращаются в рабов, обслуживающих их, всё больше людей ежедневно посвящают энергию всей своей жизни развитию механической жизни. …
Наше мнение таково, что война не на жизнь, а на смерть должна быть немедленно объявлена им. Каждая машина любого сорта должна быть уничтожена доброжелателем своего вида. Пусть не будет никаких исключений, никакой пощады; давайте сразу вернемся к первобытному состоянию расы. Если будет утверждаться, что это невозможно при нынешнем состоянии человеческих дел, это сразу доказывает, что беда уже случилась, что наше рабство началось всерьез, что мы породили расу существ, которых не в силах уничтожить, и что мы не только порабощены, но и абсолютно смирились с нашим рабством.”
Но если мы “рабы” наших машин, тогда крестьянин-фермер — раб погоды и почвы, а охотник-собиратель — раб диких растений и дичи. Использовать термин “рабство” для любого внешнего влияния или ограничения — значит уничтожить само это понятие. Мы существуем в природе и должны прокладывать в ней свой путь; это не рабство, а закон природы. Мы можем выбрать делать это хорошо или плохо, иметь устойчивость или нестабильность, жить, используя машины и системы нашего собственного дизайна, или быть во власти удачи и случая. Переход от последнего к первому — это не рабство, а освобождение.
https://tinyurl.com/59xux2sd
Комментариев нет:
Отправить комментарий