Герберт Саймон. Науки об искусственном

 

Герберт Саймон — один из виднейших американских специалистов по теории организаций, теории управления, теории принятия решений, эвристическому программированию. Книга «Науки об искусственном» представляет собой цикл лекций, прочитанных Саймоном в Массачусетском технологическом институте и посвященных сравнению методологий изучения естественного и искусственного миров, психологии человеческого мышления и науке «конструирования». Она, бесспорно, заинтересует психологов, специалистов по управлению и всех тех, кто занимается вопросами моделирования экономических, социальных и биологических систем.

В последний год я прочитал как минимум 10 книг, в которых ссылаются на работы Саймона, в частности, Том Батлер-Боудон 50 великих книг по психологии, Даниэль Канеман. Думай медленно… решай быстро, Мария Конникова. Выдающийся ум. Мыслить, как Шерлок Холмс, Александр Аузан. Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь,  Джеймс Скотт. Благими намерениями государства. Почему и как проваливались проекты улучшения человеческой жизни. Книга небольшая, но прикладной пользы от её прочтения я не увидел.

Герберт Саймон. Науки об искусственном. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 142 с.

Глава I. Мир естественного и мир искусственного

Всякая естественная наука — это совокупность знаний о некотором классе вещей: объектов или явлений нашего мира, о свойствах и характеристиках, которыми они обладают, о том, как они себя ведут и как взаимодействуют друг с другом.

Мир, в котором мы живем, в значительно большей мере является творением человеческих рук, чем природы, это гораздо более искусственный, нежели естественный мир. Почти каждый элемент окружающего мира несет на себе следы человеческой деятельности. Искусственное не может игнорировать или нарушать законы природы. Но в то же время оно приспособлено к целям человека и его задачам.

Синтезированные, или искусственные, объекты— а точнее, создание новых искусственных объектов, обладающих желаемыми свойствами, — и есть главная цель инженерной деятельности и инженерных знаний. Инженер думает о том, какими должны быть вещи — с точки зрения достижения определенной цели или выполнения определенной функции.

Вместе с понятиями цели и «долженствования» мы вносим в нашу картину мира также различие между нормативным и описательным. Естественные науки нашли пути к исключению нормативного, что позволило им сосредоточиться на том, каковы вещи в действительности. Можем и должны ли мы сохранить такое положение и при переходе от изучения естественных к изучению искусственных явлений, от анализа к синтезу?

Мы установили четыре признака, отличающих искусственное от естественного, и, следовательно, уже можем наметить границы науки об искусственном:

• Искусственные объекты конструируются (хотя и не всегда вполне преднамеренно) человеком.
• Искусственные объекты могут внешне походить па естественные, но существенно отличаться от последних в одном или нескольких аспектах.
• Искусственные объекты можно охарактеризовать их функциями, целями и степенью приспособления к требованиям среды.
• Искусственные объекты часто, особенно при их проектировании, рассматриваются не только в описательных терминах, но и с точки зрения категории «долженствования».

Преимущество разграничения внутренней среды от внешней при изучении адаптивных или искусственных систем заключается в том, что оно часто позволяет предсказывать поведение системы лишь на основании ее целей и характеристик внешней среды при минимальных предположениях о характере внутренней среды. Именно поэтому нередко встречаются ситуации, в которых идентичные или сходные цели в одинаковых или близких условиях достигаются с помощью совершенно различных сред — это относится к самолетам и птицам, дельфинам и тунцам, гиревым и пружинным часам, электромеханическим реле и бесконтактным переключателям.

Благодаря абстрактному характеру и общности языка вычислительных машин как устройств для манипуляции символами, цифровые вычислительные машины существенно расширили диапазон систем, поведение которых поддается имитации. Такую имитацию мы теперь обычно называем «моделированием» и стараемся разобраться в имитируемой системе, изучая поведение модели в разнообразных модельных или имитационных средах.

Может ли моделирование сказать нам нечто, чего мы не знали раньше? Утверждается:

• Моделирование не лучше тех предположений, которые положены в его основу.
• Вычислительная машина способна делать лишь то, что заложено в ее программу.

Я не стану оспаривать эти утверждения, так как оба они кажутся мне справедливыми. И все же моделирование может сказать нам нечто, чего мы до этого не знали (см., например, Использование метода Монте-Карло для расчета риска).

Глава II. Психология мышления. Как искусственное врастает в естественное

В настоящей главе я остановлюсь на следующей гипотезе. В том, что касается принципов своего поведения, человек весьма прост. Кажущаяся сложность его поведения во времени в основном отражает сложность внешней среды, в которой он живет.

Причины, по которым мы a priori приписываем этой Гипотезе некоторую отличную от нуля вероятность, уже были разъяснены в предыдущей главе. Мыслящий человек представляет собой адаптивную систему, и его цели определяют взаимосвязь между его внешней и внутренней средами. В той мере, в какой он действительно способен к адаптации, его поведение будет отражать в основном характеристики внешней среды (с точки зрения стоящих перед ним целей) и позволит обнаружить лишь некоторые свойства, ограничивающие его способность к приспособлению и обусловленные его внутренней средой — физиологическим аппаратом, который и обеспечивает ему способность думать.

В знаменитой статье Джорджа Миллера «Магическое число семь плюс минус два» показано, если испытуемый должен прочесть последовательность цифр или букв, а затем воспроизвести их, то ему обычно удается правильно выполнить задание, если последовательность не превышает семи или даже десяти символов. Если же в период между предъявлением символов и их воспроизведением от испытуемого требуется выполнение практически любой, даже самой простой задачи, число символов, которые он способен запомнить, падает до двух.

Для меня основное в мышлении — это то, что его процедуры имеют искусственный характер, что оно приспосабливается к требованиям окружающей среды в результате индивидуального обучения и социального обмена знаниями.

Система обработки информации человека работает в основном последовательно во времени: она способна перерабатывать одновременно лишь несколько символов, причем обрабатываемые символы должны храниться в особых, ограниченных по емкости, структурах памяти, содержимое которых может быстро меняться. Наиболее резкие ограничения на возможности использования эффективных стратегий накладываются тем обстоятельством, что емкость кратковременной структуры памяти весьма мала (всего семь блоков), а время, необходимое для переноса одного блока информации из кратковременной памяти в долговременную, достаточно велико (порядка пяти секунд).

Глава III. Наука о конструировании. Как создавать искусственное

Издавна принято считать, что цель научных дисциплин состоит в изучении природных объектов, в объяснении их структуры и свойств, в то время как в задачу инженерной подготовки входит изучение искусственных объектов — как сконструировать и изготовить артефакты, обладающие желаемыми свойствами.

Конструирование, или синтез, понимаемое в таком широком смысле, составляет основу обучения любой профессиональной деятельности. Именно это отличает области практической деятельности от сферы науки. Главной задачей как инженерных, так и архитектурных, юридических, педагогических, медицинских или административных учебных заведений по существу является научить конструированию.

Однако по иронии судьбы, несмотря на центральную роль конструирования во всякой профессиональной деятельности, естественные науки в нашем веке почти полностью вытеснили науки об искусственном из учебных программ институтов, готовящих инженеров, врачей, юристов и администраторов. Сегодня в технических институтах учат физике и математике, в медицинских институтах— биологии и физиологии, а школы делового администрирования стали институтами, готовящими специалистов по новым разделам математики.

Это связано с тем, что по мере того как стирается грань между университетом и профессиональными высшими учебными заведениями (в том числе техническими институтами), последние начинают все более заботиться о своей «академической респектабельности». А с точки зрения господствующих норм, академическая респектабельность требует решения задач, представляющих большие интеллектуальные трудности, имеющих аналитический характер, допускающих формализацию и систематическое преподавание. В прошлом же почти всё, если не всё, что мы знали о процессах синтеза и науках об искусственном, было интеллектуально рыхлым, интуитивным, неформализуемым и пригодным для преподавания лишь по принципу кулинарных рецептов.

Искусственный мир сосредоточен именно в точках встречи внутреннего и внешнего. Его назначение — в достижении целей за счет Приспосабливания первого ко второму. Для тех, кто занимается искусственным, настоящая задача состоит в том, чтобы понять, как надо осуществлять это приспосабливание средств к внешней среде. А здесь основным вопросом является самый процесс конструирования.

Мы в состоянии предложить две центральные темы для будущей программы курса науки о конструировании:

• Теория полезности и теория статистических решений — логические основания рационального выбора среди заданных альтернатив.
• Совокупность методов, позволяющих на практике отыскивать среди имеющихся альтернатив оптимальную.

К числу последних относятся теория линейного программирования, динамическое программирование, геометрическое программирование, теория массового обслуживания и теория автоматического управления (см., например, Решение задачи линейного программирования в Excel).

Основная мысль, которую я старался провести в этой главе, сводится к следующему: уже сегодня существуют некоторые составляющие теории конструирования и имеется солидный запас знаний, теоретических и эмпирических, по каждому из этих разделов.

В ходе составления программы для курса конструирования, или науки об искусственном, которая призвана занять достойное место наряду с программами по естественным наукам во всех технических учебных заведениях, мы пришли к выводу, что в нее должны входить следующие разделы:

ОЦЕНКА РЕЗУЛЬТАТОВ КОНСТРУИРОВАНИЯ

Теория оценки: теория полезности, теория статистических решений

Вычислительные методы:

• алгоритмы выбора оптимальных альтернатив типа алгоритмов линейного программирования, теории управления или динамического программирования;
• алгоритмы и эвристические процедуры выбора удовлетворительных альтернатив

ФОРМАЛЬНАЯ ЛОГИКА СИНТЕЗА

Императивная и декларативная логики

ПОИСК АЛЬТЕРНАТИВ

Эвристический поиск: факторизация и анализ средств — целей

Распределение поисковых ресурсов

ТЕОРИЯ СТРУКТУРЫ И ОРГАНИЗАЦИЯ ПРОЦЕССА КОНСТРУИРОВАНИЯ

Иерархические системы

ТЕОРИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ЗАДАЧ КОНСТРУИРОВАНИЯ

Многие из нас сожалеют о том, что в нашем обществе происходит раздвоение культуры. Полагают даже, что различных культур сегодня вовсе не две, а гораздо больше. Но если нас беспокоит такое расхождение, то следует заняться поиском чего-то общего, в равной степени доступного представителям всех культур. Единое понимание нашей зависимости от внешней и внутренней сред, в которых мы живем и действуем, может составить часть этого исключительно важного ядра.

Истинным содержанием нового свободного интеллектуального обмена между различными сферами деятельности являются процессы нашего мышления, процессы наших суждений, принятия решений, выбора и созидания.

Гава IV. Архитектура сложности

В последние годы было выдвинуто несколько предложений о создании «общей теории систем», которая, абстрагируясь от конкретных свойств, присущих физическим, биологическим или социальным системам, оказалась бы приложимой к каждой из них (см. Людвиг фон Берталанфи. Общая теория систем: критический обзор). Однако, по мнению ряда ученых, хотя поставленная цель и весьма похвальна, вряд ли можно ожидать, чтобы системы столь различного характера обладали нетривиальными общими свойствами. Метафора и аналогия могут быть очень полезными, но могут и уводить от истины. Все зависит от того, существенно или поверхностно сходство, схваченное в метафоре.

Совокупность идей, известных под названием кибернетика, образует если не теорию, то по крайней мере определенную точку зрения, доказавшую свою плодотворность в весьма широком диапазоне применений. Она помогла не только разобраться в поведении адаптивных систем, пользуясь понятиями обратной связи (см. Обратная связь – основа поддержания и развития) и гомеостаза, но и проанализировать приспосабливаемость с позиций теории селективной информации. Идеи обратной связи и информации образуют опорную схему для изучения самых разнообразных ситуаций и в этом отношении близки идеям эволюции, релятивизма, аксиоматического подхода и операционализма. В этой главе мне хотелось бы рассказать о том, что мы начали узнавать о некоторых типах сложных систем, встречающихся в науках о поведении.

Под сложной системой мы понимаем систему, состоящую из большого числа частей и взаимодействующую между собой непростым образом. В таких системах целое больше, чем сумма частей, в том смысле, что по заданным свойствам частей и их взаимодействиям нельзя правильным образом получить выводы о свойствах системы в целом.

Моя главная мысль сводится к тому, что сложность часто проявляется в форме иерархии и что все иерархические системы обладают общими свойствами, не зависящими от конкретного содержания этих систем. Я постараюсь доказать, что иерархия является одной из главных структурных схем, которыми пользуются архитекторы сложности.

Под иерархической системой, или иерархией, я понимаю систему, состоящую из взаимосвязанных подсистем, каждая из которых в свою очередь является иерархической по своей структуре, и т.д. до тех пор, пока мы не доберемся до некоторого самого нижнего уровня элементарных подсистем.

Для нас интерес представляют системы, в которых взаимоотношения между подсистемами сложнее, нежели в формальной организационной иерархии. Нам хотелось бы включить в круг рассматриваемых и такие системы, в которых между подсистемами нет отношения подчинения.

Эволюция сложных систем. Позвольте мне вместо введения в предмет эволюции рассказать одну притчу. В давние времена жили два часовых дел мастера, Хора и Темпус, мастерившие прекрасные часы. Репутация каждого из них была выше всяких похвал, и колокольчики на дверях их мастерских звонили, не переставая — все новые и новые клиенты добивались их внимания. Но в то время как Хора богател, Темпус становился все беднее, пока вообще не остался без мастерской. В чем же было дело?

Часы, которые выпускали эти мастера, состояли из тысячи деталей каждые. Но Темпус собирал свои часы так, что если ему приходилось оставить их на время незаконченными — чтобы открыть дверь, например, — то часы немедленно разваливались, и их приходилось заново собирать с самого начала. Чем большей популярностью пользовались его изделия, тем чаще звонил колокольчик, и тем труднее становилось мастеру выкроить время для того, чтобы закончить хотя бы одни часы.

Часы, которые мастерил Хора, были ничуть не проще, чем у Темпуса. Но Хора собирал их из блоков. В каждом блоке содержалось около десяти деталей. Десяток таких блоков составлял более крупную подсистему, а из десяти подсистем получались часы. Поэтому, когда Хора вынужден бывал прервать сборку часов, чтобы принять заказ, только очень малую часть работы приходилось начинать сызнова, и он собирал свои часы во много раз быстрее, чем Темпус.

Мораль, вытекающая отсюда для биологической эволюции, совершенно ясна и однозначна: время, необходимое для того, чтобы в результате эволюции из простых элементов возникли сложные формы, критическим образом зависит от числа и распределения потенциальных промежуточных устойчивых форм.

Теперь понятно, почему в природе среди сложных систем иерархические системы заняли столь доминирующее положение. Причина проста: среди всех сложных систем только иерархии располагают достаточным временем на развитие.

Квазиразложимые системы. В иерархических системах следует различать взаимодействия между подсистемами и взаимодействия внутри подсистем, то есть между частями этих подсистем. При этом интенсивность взаимодействия на различных уровнях может быть разных порядков, что часто и наблюдается в действительности. В формальной организации, как правило, большее взаимодействие наблюдается между двумя служащими, работающими в одном отделе, чем между двумя служащими из разных отделов.

Описание сложности. Если сложная структура абсолютно неизбыточна, то есть если ни один из ее аспектов не выводится из другого аспекта, она является одновременно и простейшим описанием самой себя. Мы можем вскрыть ее, но лишены возможности представить с помощью более простой структуры. Иерархические структуры обладают очень сильной избыточностью, именно это позволяет описывать их весьма экономным образом. Указанная избыточность может проявляться по-разному.

Иерархические системы обычно образуются из небольшого числа различных подсистем, встречающихся в различных комбинациях и взаимных конфигурациях. В качестве хорошо знакомого примера укажем на белки— их бесконечное разнообразие получается за счет сочетаний всего лишь двадцати различных аминокислот. Точно так же понадобилось менее сотни элементов для того, чтобы построить из них неисчерпаемое разнообразие молекул. Все это позволяет создавать описания из ограниченного словаря элементарных понятий, соответствующих основному набору элементарных подсистем, из которых складываются сложные системы.

Иерархические системы весьма часто обладают свойством квазиразложимости. В связи с этим в описания взаимодействия их частей входят лишь агрегированные свойства.

https://tinyurl.com/ysab52se

Dance - 10

 

Flexibility

Unforgettable moment with @dashinit

Dance 2

Сuteness - 2

 

When you're not only the farmer

Caring for a friend

Friends are always friends

Amazing people - 17

 

Incredible playing on guitar

Jump

He can fly. The art of acrobatics 5

Тайны великих: Хемингуэй. Кто положил его виском на дуло?

 

Вот уже 60 лет об этом ходят легенды. И только из опубликованной книги признаний четвертой, последней, жены писателя Мэри Уэлш мир наконец узнал правду.Справка "С.-И.":Эрнест Хемингуэй (1899—1961) — писатель мирового масштаба, кумир нескольких поколений во всем мире. Его книги цитировались, как Новый Завет. Родился в обеспеченной семье. Работать начал репортером в газете «Канзас сити стар». Побывал в качестве военного корреспондента на Первой и Второй мировых войнах, множестве местных военных конфликтов. Имел десятки ранений и травм.

Лауреат Нобелевской премии по литературе (1954) за повесть «Старик и море». Автор культовых романов «Прощай, оружие», «По ком звонит колокол», «Праздник, который всегда с тобой». Был четырежды женат, имел трех сыновей — Джека, Патрика и Грегори.

Тайны великих: Хемингуэй. Кто положил его виском на дуло?

— Все, что я вам расскажу, может быть предано гласности только через 25 лет после моей смерти, — сказала Мэри Хемингуэй (Уэлш) американской журналистке Деборе Коули. Разговор этот был в 1963 году, через два года после смерти писателя. Сама Мэри скончалась в ноябре 1986 года. Нет уже на свете и той журналистки. Так в чем же призналась вдова Хемингуэя более полувека назад?

Последний абзац

Вряд ли в мире есть другой писатель, который настолько ярко олицетворял бы собой мужское начало. Его смелость и стойкость судьба испытывала не раз — и всегда проигрывала. Семь автоаварий, пять авиа-

катастроф, десятки переломов, сильнейшие ожоги, неоднократные сотрясения мозга… Список травм, которые он получил за свою жизнь, в досье ФБР напечатан мелким шрифтом на трех страницах! Он волочился за женщинами, менял любовниц и жен, до самой смерти очаровывал молоденьких медсестер и журналисток, много пил. Помогал слабым, бросался на помощь друзьям. Отказывался понять, почему его любимый младший сын Грегори мечтал стать женщиной: еще в раннем детстве отец не раз ловил того за переодеванием в девичьи платьица и порол. Даже наличие четырех жен (с двумя он познакомился в... женском туалете!) и восьми детей не изменило желания Грегори стать женщиной: «Я истратил сотни тысяч долларов, пытаясь не стать трансвеститом»,— признался он после того, как сдался и, прекратив бесполезную борьбу с самим собой, сделал операцию по смене пола.

И вдруг сильный Папа Хэм осознает, что сам становится почти овощем, не может писать. Победивший на президентских выборах Кеннеди просит, чтобы именно Хемингуэй написал одну из первых его речей. Но за десять дней из-под его пера выходит лишь один абзац. Это конец. «О чем следует заботиться человеку? — спрашивал себя Хемингуэй. — Беречь здоровье, хорошо работать. Есть и пить с друзьями. Получать удовольствие в постели. Я всего этого лишен». Выход напрашивался сам собой. С такой жизнью пора было заканчивать.

Джин в голову

Теплым утром 21 апреля 1961 года Мэри спустилась на первый этаж их дома в Айдахо и увидела мужа, сидящего в обнимку с двухствольным «ричардсоном»

12-го калибра. Она подбежала к мужу, умоляла, тянула время, ожидая прихода лечащего врача Джорджа Савьерса. Впрочем, вот что она рассказала журналистке Деборе Коули:

«Мне не следовало ему мешать. Надо было позволить Папе (так называли его близкие. — «С.-И.») выстрелить, когда он еще был способен это сделать сам. Он был совсем болен. Все эти ужасные травмы постепенно разрушали его. После падения второго самолета у него была дыра в черепе прямо до мозгов. Врачи, эти шарлатаны, лили в дыру джин и давали пить ему, пока с ним возились. И второго июля он был живым, когда я спустилась в холл. Он прижимал к себе ружье и плакал. Его руки тряслись так сильно, что он все время ронял патроны, не мог вставить их в магазин, как ни старался. Не мог зарядить собственное проклятое ружье! Я начала с ним говорить. Он печально улыбнулся, вытер глаза распухшими пальцами и протянул мне записку. Я знала, что для него все кончено. Но сам себя убить он уже не может — умолял об этом меня. Я вложила патроны в магазин и вернула ему ружье. Он попытался выстрелить, но руки так дрожали, что он с трудом удерживал ружье. Тогда он поставил приклад на пол и прижал дуло ко лбу. Но теперь не мог дотянуться до курка. Попробовал нажать на курок ногой, но чуть не упал, не удержав равновесие. Наконец, трясясь и рыдая, протянул ружье мне: «Ты должна помочь мне. Пожалуйста, дорогая!» Отдал ружье, перекрестился и начал громко молиться. И я... приложила дуло к его лбу. Была такая слепящая белая вспышка, которая потом стала розовой. Безголовое тело Папы завалилось назад, из жуткого месива, в которое превратилась его голова, фонтаном била кровь, заливая стены и кафель. Папа был мертв».

Только одна вдова

Итак, великого Хэма убила Мэри Уэлш, жена № 4. Кто же она такая? Ее считали посредственной журналисткой, которая таскалась за войсками во время Второй мировой войны, добывая материалы при помощи своего тела. Хемингуэй был первым, кто обозвал ее обозной шлюхой и стервятником. Он писал: «Она дымит, как печная труба, и матерится, как моряк. У нее лицо паука, а зубы терьера — мелкие, хищные. Скорее всего, она быстро сопьется». Но такая характеристика Мэри не помешала ему на ней жениться.

Друзья Хемингуэя замечали, что свое вдовство Мэри планировала уже в 1959 году, готовясь стать душеприказчицей всего наследия мужа. Так и вышло.

Но почему же Мэри мечтала о смерти супруга? Дело в том, что в 1959 году Хэмингуэй всерьез увлекся 19-летней журналисткой Валери Денби-Смит. Настолько всерьез, что близкие поговаривали: браку Мэри с Эрнестом вот-вот придет конец. Мысль о том, что вдовой может стать эта глупышка, убивала Мэри. Поэтому все, что происходило с Папой в те годы, она использовала с оглядкой на себя, любимую. Согласилась, чтобы от депрессии мужа лечили электрошоком. Как он ни упрашивал, чтобы его не подвергали таким процедурам, Мэри была непреклонна: «Так советуют врачи». Одиннадцать сеансов электрошока разрушили интеллект и память писателя. Папа забыл о том, что пережил, многие страницы его богатой биографии, откуда он часто черпал сюжеты для своих книг, были просто стерты. Так что Мэри убила мужа не 2 июля 1961 года, а несколькими месяцами раньше — в ноябре 1960 года, когда согласилась, чтобы тот получил подобное лечение. И окончательно добила его вторым курсом электрошока в июне 1961-го, после чего Хемингуэй и потянулся к ружью.

P.S. А Валери Денби-Смит все же стала Валери Хемингуэй. Она вышла замуж за того самого Грегори, который отчаянно боролся с собственным естеством.

https://tinyurl.com/3fyev435

«Самое умное фото в истории»

 

«Самое умное фото в истории»

Под таким названием вошла в историю групповая фотография участников пятого съезда Сольвеевского конгресса. В 1927 году конгресс был озаглавлен «Фотоны и электроны», на нем произошла легендарная научная дискуссия между Нильсом Бором и Альбертом Эйнштейном, а сам конгресс совершил переворот и определил лицо физической науки на столетие вперёд.

Ученые на фото:
Слева направо нижний ряд: Ирвинг Ленгмюр, Макс Планк, Мария Кюри, Хенрик Лоренц, Альберт Эйнштейн, Поль Ланжевен, Шарль Гюи, Чарльз Вильсон, Оуэн Ричардсон.

Средний ряд: Петер Дебай, Мартин Кнудсен, Уильям Брэгг, Хендрик Крамерс, Поль Дирак, Артур Комптон, Луи де Бройль, Макс Борн, Нильс Бор.

Верхний ряд: Огюст Пикар, Эмиль Анрио, Пауль Эренферст, Эдуард Герцен, Теофил де Дондер, Эрвин Шрёдингер, Жюль Эмиль Вершафельт, Вольфганг Паули, Вернер Гейзенберг, Ральф Фаулер, Леон Бриллюэн.

Ушёл последний гений. Закончилась эпоха

 За всю жизнь он дал только два концерта в филармонии. А меж тем музыка его звучала во множестве советских фильмов, причём ставших классикой: «Короткие встречи», «Долгие проводы», «Мама вышла замуж», «Чужие письма», «Два капитана»… Самый неизвестный и самый эпатажный советский и российский композитор. А по мнению многих музыкантов — последний абсолютный гений.

...Худая фигурка то ли мальчика, то ли старика, каштановые волосы до плеч, вязаная красная жилетка, надетая задом наперёд, потёртый плащ и лихо заломленный на бок бордовый берет. Идёт странный человек по Невскому, заворачивает на Садовую, бредёт по Моховой, по улице Чайковского, всё время что-то бормоча себе под нос и нетерпеливо взмахивая тонкими руками, похожими на крылья эльфа. Проходит Литейный мост и смотрит долгим взглядом на Петропавловку, на Смольный. На Финляндском вокзале садится в электричку и выходит в Комарово.

Раз-другой мелькнёт его бордовый берет яркой заплаткой среди сосен и исчезнет в маленьком доме. Кто же он? Композитор, написавший музыку более чем к ста советским и российским фильмам. Любимец Рихтера и Шостаковича. Петербургский гениальный сумасшедший — Олег Николаевич Каравайчук.

Его можно было принять за бомжа, если бы не одухотворённое лицо — лицо человека, полностью погружённого в музыку, ничего и никого не замечающего вокруг. Он носил чёрные очки и разговаривал фальцетом.

Интересно воспоминание о нём Дмитрия Горчева, прозаика и художника, члена Союза писателей Санкт-Петербурга:

«Давался как-то в городе Петербурге торжественный концерт по поводу какой-то важной даты — дня города, может быть, или чего-то там ещё. На концерте присутствовала сама Валентина Ивановна и другие замечательные люди. Состав выступающих на таких концертах не меняется уже много лет: мушкетёр Боярский в шляпе, добрый доктор Розенбаум, кудрявый композитор Корнелюк, пожилая, но по-прежнему сдобная Людмила Сенчина, ну, и бессмертные Эдита Пьеха (иногда с внуком) и Эдуард Хиль. В общем, чем богаты.

И тут вдруг внезапно выходит на сцену композитор Каравайчук... Если вообразить себе самый скверный характер, который возможно вообразить, то у композитора Каравайчука он ещё хуже. Живёт он в крошечной комнатке, в которой едва помещается рояль. За этим роялем он обедает и на нём же спит. Когда его приглашают куда-то выступить, он снимает с подушки свою единственную ни разу не стиранную наволочку для того, чтобы надевать её на голову во время выступления.

Тот, кто пригласил такого человека на торжественное мероприятие, наверняка понёс впоследствии самую суровую и совершенно заслуженную кару. Ибо это было актом чистейшего и неприкрытого вредительства. При Сталине за такое вообще расстреливали.

Ну, и значит, выходит этот композитор Каравайчук к микрофону и говорит своим невыразимо противным скрипучим голосом: «Дорогие друзья! Всё то, что вы тут слышали, — это была страшная дребедень. Для тех, кто думает, что он ослышался, повторяю: дре-бе-день. А теперь мы будем слушать музыку». И в мертвецкой тишине, в которой не пискнула даже Валентина Ивановна, композитор Каравайчук сел за рояль, надел на голову наволочку и заиграл что-то волшебное...»

Олег Николаевич родился 27 декабря 1927 года в Киеве. Мать — пианистка, отец — скрипач. Первые аккорды будущий композитор услышал ещё в колыбели. И возможно, с того момента музыка осталась в нём навсегда. Он начал сочинять с четырёх лет. Говорил отцу, что слышит внутри себя музыку. И отец сказал: «Ты станешь композитором».

В начале 30-х семья переехала в Ленинград. Отец устроился работать на «Ленфильм». Пятилетнего Олега отдали в музыкальную школу. А в девять он уже выступал с собственным сочинением «Колыбельная песня» в Большом зале Московской консерватории.

Потом война, эвакуация с семьёй в Ташкент и встречи, которые, вне всякого сомнения, создали благодатную почву для его гения. Он видел в «Короле Лире» великого Соломона Михоэлса. А сцена, где безумный Лир сражается с ветром, стала прообразом его последующей жизни.

Вернувшись в Ленинград, Каравайчук продолжил занятия в консерватории, но вскоре разочаровался в педагогах и бросил ходить на фортепиано:

«Меня начали купировать, исправлять. Я понял, что это не соответствует движениям моей формы, и ушёл. Я понял, что я сам по себе. Пушкин правильно говорил, что настоящему абсолюту в искусстве нельзя учиться. Потому что этот абсолют — абсолютно один. Если мне будут советовать, то я не пройду ни по своей дороге, ни по его дороге».

Он отказался от всех преподавателей, даже от великого Шостаковича, который упорно звал к себе. Единственным учителем считал Святослава Рихтера, который понимал его на каждом такте.

«Я при нём сочинял музыку на его заданные темы. Ну и жуткие темы он мне давал — попробуй! Я сочинил, а он говорит: "Боже, великие композиторы пять лет продумывали, а ты сразу… И тебя хоть с постели сними, хоть с гроба. Хуже не будет". Вот так и говорил, слово в слово».

Каравайчук сочинял всегда за инструментом, никогда не прерываясь, и только потом записывал.

«Я просто играю себе и играю. Я не импровизирую, я сразу делаю целое <…> Я играю, например, сначала какую-то свою музыку, потом вступает Чайковский, затем Вагнер, но никто не узнаёт его, потому что это мелодия, которая в небесах. Ты делаешься как бы с тремя головами и одновременно живёшь как трёхголовый. Это такая сказка!»

Всё человеческое было ему чуждо. Никто не видел, как он ест, как пьёт. Он жил в одиночестве. Себя называл последним девственником России. У него не было ни телевизора, ни радио, ни телефона. Он освободил себя от любви, семьи, денег, карьеры. Ему важна была только пустота. Великая пустота, из которой рождается музыка. Но иногда этому вечному мальчику хотелось пожить как все люди. Конечно, на свой лад. И потому, наверное, жизнь его окружена историями, одна другой фантастичнее.

В семь лет на концерте он якобы сыграл свою сонату «Во славу Сталина». Вождь народов, присутствовавший на концерте, растрогался, погладил мальчика по голове и подарил ему белый рояль. А рояль ему доставил на грузовике чуть ли не лично Калинин.

На вступительных экзаменах в консерваторию Каравайчук сыграл собственное сочинение, выдав его за Баха, и комиссия ничего не заметила. А на выпускных он вообще отказался играть, потому что ему не понравились «рожи слушателей».

Естественно, его невзлюбили. Хотя, скорее всего, ему просто завидовали.

«Я поступил в филармонию на стажировку как дирижёр. Должен был дирижировать Пятую симфонию Бетховена. И вот я подхожу к Мравинскому:

— Евгений Александрович, правильно я беру такт? — и рукой показываю.

Евгений Александрович отскакивает, садится на кресло и говорит:

— Вот так увидишь один раз такт — и вся жизнь прожита зря.

На следующий день мне музыканты говорят:

— А тебя из поступивших вычеркнули.

Что он сделал? Отнял меня у людей, которые меня могли слышать. Я ничего не потерял. Я насочинял тьму всего. А публика? А время? Подумайте, что вы сделали? Вы же меня не имели! Ну, что? Лучше стало?»

Абсолютному гению неважно признание публики. Для таких, как Каравайчук, быть знаменитым некрасиво. Они вне времени, вне пространства, они живут самой сутью творчества. И хорошо, если найдётся проводник, который познакомит мир с гением. Таким проводником для Каравайчука стала Агния Барто.

В начале 50-х годов Барто написала сценарий фильма «Алёша Птицын вырабатывает характер». Отец Каравайчука, работавший музыкальным редактором на «Ленфильме», однажды сказал сыну, что «Барто — требовательная бабка, бракует одного композитора за другим». Олег Николаевич сел за рояль и с ходу сочинил музыку на стихотворение «Мы москвичи, молодые москвичи». Отец узнал адрес Барто, и уже на следующий день Каравайчук звонил в дверь её московской квартиры.

Музыка Барто очень понравилась, и она немедленно позвонила в Ленинград с требованием утвердить Каравайчука. Но директор «Ленфильма» отвечал ей категорическим отказом. В конце концов договорились о шефе, который будет его курировать. Барто спросила Каравайчука, с кем из композиторов он хочет работать, и он назвал Моисея Вайнберга. С этого дня музыка Каравайчука начала свою жизнь в кино.

С 1953-го и до конца 1990-х годов он написал музыку почти к 150 документальным и игровым фильмам. «Два капитана», «Мама вышла замуж», «Чёрная курица», «Поднятая целина», «Город мастеров», «Долгие проводы», «Драма из старинной жизни», «Чужие письма», «Женитьба», «Принц и нищий»... Работал с Ильёй Авербахом, Александром Ивановым, Виталием Мельниковым, Кирой Муратовой, Сергеем Параджановым, Петром Тодоровским, Иосифом Хейфицем, Василием Шукшиным… Писал музыку к спектаклям Эфроса, Голикова, Могучего.

Музыковед Наталья Рябчикова говорила о нём:

«Олег Каравайчук — один из немногих композиторов, карьера которых покрывает собой разные этапы советского кино. От позднего сталинского кинематографа до постсоветского. И это совершенно разные периоды».

А Марк Пекарский — актёр, музыкант и дирижёр — считал: «Каравайчук — сумасшедший гений. Что является одним и тем же. Он может озвучить зиму, лето, состояние души и всего остального, потому что он удивительно чувствует звук».

В последние годы Олега Николаевича можно было услышать в музее Бродского, где он — очень изредка — давал концерты-импровизации. Публика сидела как загипнотизированная, не сводя глаз с худого мальчика-старика с наволочкой на голове. Он мог играть лёжа на стуле или на рояле. Мог играть с наволочкой на голове. Играл небрежно, неровно, как-то хаотично ударяя худыми руками по клавишам, но каждый раз случалось какое-то чудо. А иногда снимал наволочку и говорил высоким тонким голосом, помогая себе красивым взмахом тонких рук:

— Я из отчаяния не выхожу. Я привык к нему. К такому отчаянию, которого вы даже и представить не можете. И навряд ли, кроме таких, как я, такое отчаяние кто-то знает. В нашей галактике, может, я один. Мне хорошо, когда прибежал в свою лачугу, заперся, никого не пускаю, сижу и сочиняю. Всё. Больше мне ничего не надо. Поэтому отчаяние – это моё всё.

Он был единственным, кому директор Эрмитажа Пиотровский позволил играть на личном рояле Николая II. Рояль был красивый, расписной, но совершенно расстроенный. Олег Николаевич небрежно опустил руки на клавиши — и рояль преобразился. В зал ворвалась стихия музыки. Концерт длился шесть часов. Без перерыва. И не ушёл ни один зритель.

Олега Николаевича не стало 13 июня 2016 года. Похоронили его на Комаровском кладбище. Многие музыканты плакали и говорили: «Ушёл последний гений. Закончилась эпоха». А местные жители вздыхали: «Без него Комарово уже не то». Но городской сумасшедший лежал в гробу с улыбкой на лице. Он ушёл в счастье — в вечное наслаждение музыкой.

Талантливый человек — тот, кто имеет на капельку больше, чем другие. Но кто такой гений? Тот, кто творит, нарушая каноны. Кто сочиняет, не подчиняясь времени. Когда я слушаю музыку Каравайчука, мне кажется, я слышу что-то необъятное, космическое, мне кажется, я слышу, как живёт Вселенная.

(Анна Гурина)